Близнецы

Боря тупо смотрел на пожарище. Черная яма с обгоревшими ошметками бревен и обугленными осколками кирпича, кое-где еще спаянного серыми прожилками раствора. Вот

такая могила его брата-близнеца. Другой и не будет, да и не надо, хоронить-то нечего.

- Газовый баллон рвануло, - пояснил мужичок, прибредший с соседнего участка.

Боря ничего не сказал в ответ.

- Говорил я ему – не дури, вызови специалистов. С газом шутки плохие, - продолжал мужичок. – Особенно в бане. А он – ни в какую. Упрямый. Сам-сам! Вот тебе и… А вы с Глебом близнецы значит? Так-то и не шибко похожи.

- Вам паспорт показать? – Борю начала раздражать навязчивая разговорчивость мужичка.

- Что я, участковый что ли? – нахмурился тот. – На кой мне паспорт? Просто говорю…

Боре стало немного стыдно, ни с того ни с сего окрысился на человека. Тем более, он был совершенно прав. Они с Глебом родились однояйцовыми – не отличишь, как две монеты одного достоинства. Но со временем во внешности у них стали появляться разительные отличия. И дело тут не в причудливой игре матушки-природы, просто Глебу часто и сильно били морду. Не потому что он был каким-то зачуханным и не умел постоять за себя, скорее наоборот. Глеб всегда лез на рожон, как угорелый. Ни кому не спускал косого взгляда, тем более, нелицеприятного слова. Только вот, сил одолеть обидчика или обидчиков хватало не всегда. К тому же, Глеб и сам нередко выступал в роли обидчика, за что, бывало, нес суровую кару. Случались и чисто бытовые травмы – стройки, подвалы, канализационные шахты и катание «зацепом» на всех видах общественного транспорта были для Глеба единственным развлечением.  

- Хороший он мужик был, брат твой, - миролюбиво сказал мужичок. – На земле крепко стоял. Хозяйство вел. Только вот с баней этой перемудрил…

Боря снова с интересом посмотрел на него. Что это шутка что ли? Или форма вежливости – о покойниках или хорошо или никак?

Первый раз Глеб пропал из дому лет в девятнадцать. Ненадолго, дня на три. Родители бегали по ментам и моргам, места себе не находили. Борю оставляли дежурить на телефоне. И вот он зазвонил. Глеб отыскался в окружной больнице, доставили его туда на скорой, почти при смерти, без документов. Собачники ходили выгуливать своих животных на пустырь и там обнаружили парня с пробитой башкой. Два дня Глеб лежал без сознания, потом очнулся, назвал врачу номер телефона…

Травма была очень серьезная, как потом рассказал Глеб, бейсбольной битой отоварили. От удара у него разошлись черепные пластины, а обратно срослись как-то неправильно, отчего черты лица съехали и растянулись. С тех пор, Глеба и Борю уже ни кто не путал. Эта разница во внешности напрямую отражала и разницу в характерах двух братьев. Боря – тихий и интеллигентный юноша, в жизни ни разу не подрался. Да и зачем ему, при таком-то брате? У Глеба же, после этого случая окончательно пополз шифер. Чуть оклемавшись, он стал снова пропадать из дома. Приходил только ночевать. Утром мазал йодом сбитые костяшки, перематывал руки бинтом и уходил. Дома даже не ел никогда, а выпивать стал крепко и часто. Удержать Глеба не могли ни какие уговоры, слезы или угрозы, к тому же, он очень скоро окончательно съехал из родительского дома. Чем и как он жил оставалось неизвестным. Все же изредка Глеб появлялся. При каждом новом появлении он все больше обрастал бичевской коростой, тяжелее и неохотнее ворочал языком, сообщая какие-то незначительные новости, а на вопросы о самом себе только махал рукой. Любые попытки участия в своей судьбе Глеб резко отсекал. Лишь однажды он попросил Борю о помощи. К тому времени Боря тоже съехал от родителей, женился, растил дочь. Пластался на какой-то офисной работенке, толком и сам не понимая, что именно делает. Девочке исполнилось три. Единственную комнату съемной однушки перегородили легкой стенкой, устроив там детскую. Глеб появился неожиданно. Встретил Борю вечером у подъезда, когда он возвращался с работы, попросился переночевать. Боря согласился, даже обрадовался. Жена поворчала, но все-таки постелила непутевому родственничку на полу в «детской». Правда пустила туда не раньше, чем Глеб прошел санитарную обработку в ванной. Ко всеобщему удивлению (и удовольствию Бори) девочка совсем не боялась странного, неказистого «дядю», с бугристым черепом и перекошенным опитым лицом, даже протягивала ему игрушки и норовила влезть на колени.

Брат пробыл у Бори почти неделю. Вставал рано, уходил куда-то, возвращался днем, не пил, даже курить выходил редко. Боре удалось кое-что вытянуть из Глеба о его житье-бытье. Оказалось Глеб в последние два года гастролировал с панк-группой «Обмолот зяби», в которой был фронтмэном. Боря знал, о его участии в этом коллективе, но серьезно никогда не относился, слишком уж сильно они косили под «Сектор газа», а подражателям давно утратившей популярность группы, вряд ли светил большой успех. И все же, какие-то гастроли организовать получилось. Даже деньги, по словам Глеба, бывали не плохие. Однако в последнем туре случилась неприятность. По выражению Глеба «подкачала ритм-секция». Группа буйно отмечала очередной концерт и по результатам вечеринки, ударник группы был арестован за изнасилование, менты, вломившиеся в гостиничный номер, учинили обыск и нашли у басиста в кофре шар героина. Чтобы как-то закрыть вопрос пришлось не только отдать всю выручку, но и спешно продать концертное оборудование. И то денег хватило только на то, чтобы Глеб, гитарист и продюсер, он же - водитель группы, не пошли соучастниками. Так что «Обмолот зяби» распался окончательно и бесповоротно. Боря хоть и выразил сочувствие, но в душе порадовался такому исходу. Подумал, может, Глеб после этого краха как-то одумается, приехал же, гостит и ведет себя прилично. Но жизнь оказалась жестче. На шестой день пребывания у брата, Глеб решил прогуляться вечерком. Пока он отсутствовал, Борина жена  проявила вольность - взяла одежду Глеба в стирку. Девушка она была домовитая, сам факт присутствия в доме затасканных джинсов приводил ее в состояние невроза. Она и без того заставляла Глеба носить Борины вещи, а собственное шмотье уложить в пакет и не доставать на свет божий. Однако натура взяла свое и девушка, кривясь от отвращения, распутала пакет и вытянула из него грязные портки. Аккуратно вывернув карманы, она наткнулась на ветхую, сложенную вчетверо бумажку – больничный бланк клинического анализа крови. Оказалось Глеб болен гепатитом. Жена закатила истерику. Боря пытался ее успокоить, но и сам пришел в бешенство. Он мог все понять, знал скрытную натуру брата, его непутевость и опасные пристрастия, но как Глеб, зная о своем диагнозе, мог спокойно дрыхнуть в одной комнате с его дочерью, трогать ее игрушки, качать на коленке и делать «козу» - это было выше его понимания.

Первый и, как оказалось, последний раз в жизни Боря орал на брата. Все что он привык прощать Глебу, с чем мирился и даже уважал, как жизненный выбор, моментально поменяло окрас. Боря выпаливал тираду за тирадой, распаляясь все больше и больше, а Глеб молчал. Особенно виноватым он не выглядел, но и в ответ не скандалил. Молча собрался и ушел. Больше Боря его не видел.

Потом уже спустя время, одумался и понял, что наговорил Глебу много лишних, несправедливых слов. Брата оно все-таки любил и знал, что у Глеба ближе него никого нет. Да и отчасти, Боря завидовал Глебу. Его вольной жизни, а главное той решительности в характере, которой он был лишен. Именно ее Боре не хватало, чтобы продвинуться по службе или бросить все и начать свое дело. Он откровенно боялся потерять то малое, что у него было, и этот страх не позволял ему расти. А Глеб… Словом, потомившись и поборовшись с собой на тему «но всё-таки я же был прав», Боря окончательно решил отыскать брата и помириться. Уже собрался звонить ментам, чтобы объявить о пропаже, но менты сами позвонили.

Все случилось в плацкартном вагоне. Глеб ехал неизвестно куда и неизвестно откуда, билета у него не было, просто договорился с проводницей, чтобы пустили за пару мятых стольников. В вагоне он познакомился с каким-то колдырём, ну и по традиции стали обмывать знакомство. Как написали в протоколе «между собутыльниками начался конфликт». Глеб сцепился с колдырём и в ходе неуклюжей, пьяной возни изловчился ткнуть оппонента ножом. Целился, видимо, в живот, но толи рука подвела, то ли колдырь отвел удар, в общем, попал чуть ниже и проткнул тому мошонку. Увидев нож и корчащегося на лежанке человека, проводница побежала за дежурным нарядом полиции. Но полицейские прискакали слишком поздно. Колдырь лежал на своем месте, почти без чувств. Как выяснилось, по большей части от водки, чем от раны, а Глеба в купе не было. Пока колдыря приводили в чувство и с омерзением осматривали рану, полицейские обыскали поезд. Ни следа Глеба. Колдырь тем временем очнулся и сообщил, что его новый друг вылез в окно, должно быть, испугавшись неминуемого ареста. Форточка в купе, действительно, была опущена. Но мог ли в нее пролезть человек? Выходило, что мог.  Единственное, что осталось от Глеба – куртка, с паспортом во внутреннем кармане. Что стало с владельцем куртки и паспорта так и осталось неизвестным. В то, что Глеб мог удержаться снаружи движущегося поезда и соскочить на ближайшей станции, не верил никто. Скорее всего, шмякнулся на насыпь и разбился о крупный железнодорожный щебень. Впрочем, менты не верили и в то, что Глеб сам вылез в окно. Пытали колдыря, требуя сознаться в том, что это он выпихнул попутчика в окошко, но тот не кололся. Когда об этом сообщили Боре, он лишь пожал плечами. Он-то знал, что подобная выходка как раз в стиле его брата. К тому же, тела так и не нашли. Колдыря отпустили за «отсутствием состава преступления», но штраф на пятьсот рулей за дебош выписали. Боря договорился с ментами, чтобы те организовали поисковый отряд, прочесали отрезок пути и окрестности, где мог лежать Глеб. Только все безрезультатно. Глеб пропал навсегда. Боря попытался было собрать группу поиска, но его отговорили. Бесполезно, мол. Так что теперь у него на душе было неспокойно. Чувство вины, подтачивало, глиняные ноги колосса уверенности в собственной правоте. Началось это со звонка нотариуса, озвучившего «волю усопшего». Боря все думал – какой дом, какой участок? Уверен был, что какая-то ошибка. Что мог завещать ему пропавший без вести Глеб?

И вот, какой-то совершенно незнакомый человек говорит Боре, что его брат – непутевый алкан, «перекати-поле», почти бомж, был крепким хозяйственником? В уме даже мелькнула мысль – а может и правда ошибка? И вовсе не Глеб погиб от злосчастного взрыва? Боре не только не верилось, что его брат мог вести хозяйство и сидеть на земле, он вообще не понимал, откуда эта земля взялась? Пускай участок и не очень большой – соток пятнадцать, и находится в глуши Владимирской области, но ведь и он чего-то стоил. А дом? Хоть от него и остался один только горелый остов, однако был он не маленький и точно не фанерный. А баня эта проклятая, с газовым котлом? Все это стоило денег и Боря понимал, что из окна поезда Глеб выпал не миллионером. Поэтому и гуляли в душе эти сомнения. С другой стороны, какие могут быть сомнения, если на него, на Борю написано завещание? Причем составлено очень аккуратно и хранилось в адвокатской конторе, как будто Глеб знал, что может случиться пожар или еще что-нибудь в этом роде.

- Давно вы брата не видели? – спросил мужичок.

- Пять лет.

- Ага, - мужичок как будто что-то соображал.

- А вы давно его знали? В смысле здесь он когда появился?

- Года четыре назад приехал. Строился потихоньку. Так-то мы с ним хорошо ладили, когда я ему помогу, когда он мне. Вот летом этим крышу перекрывали, - мужичок кивнул на торчавшую из-за яблони черную крышу, блестевшую намытым дождями рубероидом. – У нас деревня-то большая, и я всех знаю, помощников найти не сложно. Только мне с Глебом нравилось работать. Молчаливый, всегда прислушается, но все равно потом по-своему сделает. Вы-то это знаете…

Ничего подобного Боря не знал. Даже несмотря на всю свою жесткость и упрямство Глеба считали слабохарактерным, ведомым. По крайней мере, так говорили родители, мол, стоит только кому-то Глеба поманить, он уже и бежит со всех ног, не думая хорошо это для него кончится или плохо. Ведь вся его решительность была крайне однобока и касалась в основном воли к саморазрушению. Казалось, к созиданию он был не способен.

- А чем он занимался? – спросил Боря.

- Чем занимался? – задумался мужичок. – Я и не расспрашивал никогда. Последнее время, на участке, да в лесу… Про себя он не рассказывал особо, а я и не лез в душу. Зачем? Так только раз он обмолвился, что в Якутии год проработал… Ну и про тебя… про вас тоись, вспоминал. Вроде ссора у вас какая-то… Будто виноватый он? Но теперь-то уж какая разница?

Боря кивнул. Разницы, действительно, не было.

- Вы, извиняюсь, сегодня назад-то поедете?

- Да. Мне еще в город заехать нужно, бумаги какие-то подписать у нотариуса.

- Сегодня уж не успеете. А переночевать у меня можно. Мы все-таки с Глебом не чужие были.

- Спасибо, конечно, только…

- Никаких только! – махнул руками мужичок. – Идем, чайку поставим. Может, Глеба помянем. Мы с ним, бывало, до утра засиживались…

- Пил он? – спросил Боря.

- Бывало. Но не шибко, на утро болел очень. Прямо желтый ходил – жуть! Так что не увлекался. Ну, идем? Стоять-то тут тоже радости мало.

Боря пошел за мужичком, но остановился под яблоней, росшей между домом и баней. Дерево, видать, было большое и плодовитое. Кругом валялось много обгоревших и растоптанных яблок. Но не они привлекли внимание Бори. У черного ствола лежала тряпица, сгорела она почти полностью, и все-таки узнать можно было: замызганные кружева и характерный покрой не оставляли сомнений – женские трусы.

- А Глеб один жил? – спросил он мужичка.

- Так-то один, - ответил мужичок, проследив на что смотрит Боря. – Вообще баб у него много было. Любил он это дело, ух! Что иным водка, то Глебу это самое… Но ни к кому не привязывался. Всегда разных таскал, и всегда из города, с нашими не связывался. Оно и правильно, у нас ведь по старинке…

- Аааа, - Боря хотел задать вопрос, но не успел.

- Нет-нет, - опередил его мужичок. – В тот вечер он один был. Это так, по рассеянности, должно, кто-то оставил.

Дом у мужичка с виду был самый обычный пятистенок. За сенями большая светлая кухня с печкой, налево комната. Мужичок стянул ватник и повесил на гвоздь у двери. Боря впервые разглядел его хорошенько. Странно, но сняв верхнюю одежду мужичок, как будто из скорлупы вылупился, оказался довольно статным и плотным мужчиной. Боря тоже стянул с себя куртку и повесил на соседний гвоздь.

- Простите, забыл спросить как вас зовут? – опомнился Боря.

- Степаном, - ответил тот, наливая чай.

- Вы можете рассказать мне о брате?

- Садись, - Степан указал на стул. – И выканье это давай бросим.

Боря кивнул.

- Что ж тебе рассказать? Работал, сажал, строил… Ладно у него выходило, хоть и не по-нашему.

- Как это?

- Да, говорю же. Все на свой лад хотел делать. Вот, скажем, грядки у него – никогда не полол. У нас ведь как? Посадил и в две недели раз к верху задом над этим делом проторчал. Это по самому малому счету. А Глеб наоборот: только взойдет, так он вокруг ростков опилок насыплет, травы скошенной накидает. И ничего, растет всё. Только другие этого не понимали. Думали изголяется по чем зря. Как-то у него это называлось… Забыл.

Боря просто не верил ушам. Глеб – садовод?!

- Или вот – баня, - продолжал Степан, уже прихлёбывая чаек. – Мы с ним по этому делу вроде даже конкуренты были. Каждый свою идею отстаивал. Так-то у нас в деревне по этому делу хоть выставку устраивай. Всё есть. Вот, на соседней улице бабка живет. У нее банькая над прудом, по-черному топится. Еще при советской Аравии строенная. И вместо котла колокол. После революции церковь взорвали, а родня той бабки колокол и притырила, да приспособила так хитро. У других наоборот – современные печки, стальные. И тоже, все разные. У кого на дровах, у кого электрические. Я этим делом интересуюсь, потому знаю.

- А у тебя? – Боря спросил из вежливости, слушать про печки не хотелось, хотелось узнать побольше о брате.   

Степан хитро прищурился.

- Сам увидишь. У меня уж и затоплено. Так что попаримся и горе-печаль из тебя выгоним.

- Да, я как-то…, - поморщился Боря. – И тебя обременять не хочется.

- Какой там, - махнул рукой Степан. – Я ведь еще до твоего приезда затопил. Все равно париться собирался. А ты что тут один сидеть будешь? Так что допивай чаек и пойдем уже.

Войдя в узкий и тесный предбанник, Боря сразу ощутил теплый древесный дух. В стене напротив двери было прорезано небольшое окошко, под ним стоял столик, за которым как раз могли разместится двое. Перед столиком была небольшая поленница, рядом с ней дверца топки. Такой системы Боря еще не видел, чтобы топить прямо из предбанника, но он и не был специалистом и даже особенным любителем бани. Степан глянул в парную.

- Посидим чуток, - сказал он. - Сейчас подоспеет.

- Вот ты мне про брата рассказываешь, - вздохнул Боря. – И как будто про другого человека. Я его совсем другим знал. И даже представить не могу…

- Жизнь штука переменчивая, - изрек Степан. – Вишь, какое дело, выходит из одних перемен и состоит. Основа-то у нее одна, а на поверхности все разное, играет, переменяется. А мы только эту поверхность и видим, и с основой путаем.        

Боря сходу не въехал в хитросплетения Степановой мысли, но и разъяснить не попросил.

- Брат твой хорошо это понял, - после паузы продолжил Степан. – Кто меняться не может, тот и не живет считай.

Странно было слышать такие слова от деревенского жителя.

- Только вот, перестарался он, - неторопливо продолжал Степан. – Сам принцип перемены исказил.

- Как это?

- Он хотел все старое забыть, уничтожить. Как говорится, чтоб с чистого листа… А ить так тоже не бывает. Прошлое в землю не закопаешь, все равно повылазит. Ты говоришь другой он был? Непутевый?

Боря кивнул.

- Вот! – Степан поднял указательный палец. – Про непутевость свою забыл, она ему отомстила. Как гадюка под корягой лежала, он и думать о ней забыл, тут она и цап! Разве можно было с газом связываться? Меня б послушал… Эх! Видать, круто пересолил он в прошлом, что так на новизну рвался. Новизна – штука опасная!

- Как же тогда меняться? – спросил Боря.

- Дык, меняться – это что? Старое на новый лад переделывать! Вот сейчас в стране у нас вроде бы возрождение, а шиш чего получится! Потому что корни не там ищут. Все кричат – Россия, Россия! А у людей как ни одной российской вещи в домах не было, так до сих пор и нет. А если есть – так горе одно.

Боря огляделся, взгляд его упал на дверцу топки – огнеупорное стекло играло багряными бликами, а сверху на рамке было выдавлено название – «Магнум».

- У вас-то тоже, я гляжу не все российское?

Степан уставился на Борю.

- Ты про печку что ли? – удивленно-насмешливо спросил он. – Это вот как раз то и есть, про что я говорю! Старое на новый лад. Настоящая русская парная только с такой печью и может быть.

Боря испытывал недоверие к вещам, которые декларировались, как чисто русские, но при этом носили иностранное название. Этим соображением он и поделился со Степаном.

- Эх ты! Магнум – и слово-то русское. Искаженное просто. А на самом деле – могучий означает. И вообще, Борь, запомни, все европейские слова – русские.

- Как это?

- А так, Русь-то от Скандинавии до Средиземного моря была. Все что королевствами называться стало, сначала русскими княжествами было.

Боря был не силен в конспирологических теориях и альтернативной истории. И, честно говоря, считал это чушью. Однако глядя на степенного и крепкого Степана, не мог допустить, что все эти измышления произошли от дури.

- Почему же тогда языки такие разные стали, культуры, сознание? – спросил он.

Степан задумался.

- Знаешь выражение «язык проглотишь»? – спросил он.

- Конечно. Когда вкусно…

- Нет, Борь. Это сейчас так думают. Вот, представь собираются все эти князья, сколько их есть на сход, ну там, вопросы государственные решать. Садятся за стол, пируют и политику определяют. А за столом всегда есть кто-то, кто противиться. А они же все равные, просто так ни на кого не шикнешь. Вот таким несогласным в еду или питье зелье специальное подмешивали. Они выпивали и мозги у них набекрень вставали, речь путалась, буквы, звуки сами собой местами менялись или пропадали. И подмешивали не абы во что, а в самые деликатесы, от чего человек точно не откажется. Вот и получалось, что он может и протестует, а понять никто ничего не может.

- А когда оклемывались?

- В том-то и штука, что от него оклематься нельзя было. У людей нрав крутой был, второго шанса не давали. Так вот они язык проглатывали и восвояси возвращались. А там уж, сам понимаешь – в своем княжестве он правитель, так что остальным приходилось его болтовню разбирать и заучивать. Так вот разные языки и образовались. И культуры, и сознание, как ты говоришь. Какое уж тут сознание, когда мозги набекрень? Вот, за это Европа нас и старается задавить столько веков. Осерчали, понять можно. Кому ж понравиться, что на пиру траванули. Так что, Боря, печка у меня самая русская! Да, пойдем уже, поглядишь сам.

Они быстро разделись и вошли в жаркую парную.

- Ну, что скажешь? – довольно спросил Степан, указывая на светлую каменную тумбу, стоявшую недалеко от двери.

- Честно? – уточнил Боря.

- Ну, я тебя не брехать позвал.

- Что римское напоминает, - сказал Боря поглядев на светлый облицовочный камень с серыми прожилками.

- Тьфу! Что ж тут римского?

- Да, вот – мрамор.

- Ты я вижу совсем в этом деле не разбираешься. Какой же это мрамор? Талькохлорит! Про мыльный камень слышал? Вот это он и есть. А под ним чугунная топка. Специально отлитая и собранная. Температуру хоть сутки держать может. Во всей деревне только у меня русский пар. Ну, может, еще у той бабки, что по-черному топит. Но это дело на любителя.

- Что за русский пар?

- А вот поддай, сам увидишь.

Боря зачерпнул воды из кадки и плеснул немного на каменку. Вода коротко бухнула. Борю до костей пронизала волна жара.

- Видал? – спросил Степан.

Боря только помотал головой.

- Правильно. Пар и не должно быть видно. Только слышно. Хлопок есть, значит пар правильный. Его только ЧТ – чугунная топка и выдает. Ни газовые, ни электрические не могут. Для сауны они, конечно, ничего, а русская баня только так. Ээээ, да ты приляг, Борь. Видать с непривычки тебя, повело. Это не страшно. Тем парилочка и хороша. Из нее всегда новым человеком выходишь, обновленным!

Боря растянулся на теплом полке. Степан еще долго трещал про мелкодисперсный пар, его пользу и прочее. Но Боря не слушал. Он снова думал о брате. О том последнем уроке, который преподнес ему Глеб. Меняться можно и нужно, главное не рубить с плеча и тогда…

Он не успел додумать, Степан окатил его ледяной водой. Дыхание перехватило, Боря широко раскрытыми глазами, смотрел как в щели между досками утекает вода, вместе с чувством вины, страхами и прочей мутью.