Козин развелся с женой и жил на даче. По правде говоря,
дачей это было назвать нельзя – участок в шесть соток, обнесенный рабицей, зато
в хорошем месте, можно сказать среди элиты. На месте будущего дома влажно зиял
рыжим суглинком четырехугольный окоп, вырытый под фундамент. Строился Козин
первый раз в жизни и поэтому не рассчитал, ни время, ни деньги. Строительство
дома пришлось отложить до весны, зато баню отгрохал – на зависть всему поселку.
Сруб из мордовской ели - монументальный, как боярский терем, резные наличники -
словно и не из доски вырезаны, а из сказки про Лукоморье. Небольшое, но
добротное крылечко вводило в просторный, пахнущий липой предбанник, в котором,
как оказалось, можно было не только выдохнуть после парилки, но и жить.
Развод был неприятен, в том числе, и своей неожиданностью. Ничего не
подозревающий Козин однажды вечером споткнулся в коридорных потемках о
собранный чемодан. Единственное объяснение, полученное от жены:
- Я просто больше не могу.
Сказано это было спокойным и действительно усталым тоном. Козин хотел получить разъяснения, но наткнулся на сухой и блестящий, как у старой вдовы, взгляд.
Поначалу он сильно обиделся, и на внезапность, и на отсутствие мотивировок разрыва. За собой он ничего такого не чувствовал. Потом же все эти признаки дали ему надежду на скорое вразумление супруги, мол, бабе за сорок, психанула, скоро сама прибежит. Однако время шло, осень уже начала чудить ночными заморозками и промозглой дневной хмарью, а временно поставленная в предбаннике кровать пугала своим постоянством.
Она – кровать, словно провинциальная родственница, приехавшая к столичному дядюшке погостить недельку-другую, не подавала никаких признаков скорого отъезда, а наоборот все плотнее вкручивалась в повседневный быт, всё меньше мозолила глаза и все больше покрывалась общей с остальными обитателями предбанника пылью. Временами Козин смотрел на нее с труднообъяснимой неприязнью, будто именно кровать была причиной его невзгод. Спинка и бортики из обыкновенного ДСП с матовыми накладками цвета венге, выглядели издевательски неказистыми. Козин силился вспомнить, откуда вообще взялась эта койка? В памяти всплыл лишь убогий подмосковный пансионат, куда однажды, но не единожды маленького Козина возили родители встречать новый год. Шестиместные палаты-комнаты пансионата были уставлены такими же узкими кроватями с шаткими бортами, таившими на внутренней стороне не слишком изощренные и уже знакомые Козину ругательства. Раз Козин не выдержал и заглянул за ватерлинию матраца, нет ли и на его нынешнем ложе следов перочинного ножа? Конечно, ничего там не оказалось. Козин даже плюнул про себя. Глупые мысли! Далась ему эта кровать! Вообще, всё не так уж плохо. Бодриться-то он бодрился, но глаз сам собой косил в сторону опостылевшей койки.
Была у Козина и отдушина от гнетущих и разъедающих обычно спокойное и благостное сознание мыслей. Банная печь. Взглянув на неё, Козин будто живой водицей умывался. Не особенно разбираясь в вопросах устройства парилки, он интуитивно понял и решил еще на этапе проектирования, что печь должна стать главным элементом бани. Именно в нее стоит вложиться по полной, и финансово, и интеллектуально, и душевно. Надо сказать, все эти задачи Козин выполнил. Теперь в его сознании печь словно бы излучала мягкое звездное сияние, ласкала взгляд и погружала душу в живительный бальзам понимания, что всё сделано правильно. А достигнуть этого было не так уж просто. Выбирая печь, Козин прочесал десятки сайтов и прошел пяток-другой строительных рынков. Почти везде ему предлагали обзавестись печуркой из листовой стали. Продавцы и доброхоты, из числа оказавшихся рядом покупателей, с пеной у рта утверждали, что стальные печи ни чем не уступают традиционным каменкам и даже во многом превосходят их по скорости и температуре нагрева парилки, а также простоте установки и пользования. Но Козина точили сомнения. Смотрел он на ровные ряды черно-никелевых печурок, выстроенных словно проститутки под фарами автомобиля, и понимал, что да, от них он получит качественное обслуживание, но ни капли чувства, ни молекулы любви в этих отношениях не будет. Козин же искал что-то постоянное, спутницу на долгие годы, и, отвернувшись от утилитарных стальных красавиц, совсем было решил сложить кирпичную печь, по всем канонам русской бани. Однако и тут его поджидал не самый приятный сюрприз. Возведение кирпичной печи грозило обернуться чем-то вроде брака разночинца с княжеской дочкой. Слишком много хлопот и забот требовала классическая каменка, слишком много регулярного ухода, без которого, спустя пару лет, благородная княжна грозила превратиться в кухонную замарашку, фырчащую и чадящую.
Неискушенный в банных делах Козин готов был впасть в отчаяние, и с затаенной враждебностью смотрел на дымки, поднимающиеся над сверкающими оцинковкой дымоходами бань соседних участков. Своя же собственная баня, неуклонно росшая венчик за венчиком, стала вызывать тревогу. Сможет ли он сделать из нее ту жемчужину приусадебного участка, которую рисовало его по-детски чистое воображение.
Решение пришло неожиданно, и оказалось лучшим среди крайностей стальной и кирпичной печи, позволяя вполтную приблизится к идеальной парной. Водитель, доставлявший террасную доску для пола, освободив кузов и с гордым видом показывая на стопку чугунины в углу бортовой Газели, произнес как мантру - "Чугунная топка!". Поначалу-то Козин лишь поморщился – чугунные, стальные, велика ли разница? Но потом, с трудом вспомнив надпись "Магнум" на скотче вокруг коробок чужой печи, нашел производителя, и нутром почуял, что именно в чугунной печи сошлось все, чего он так страстно хотел – утилитарность стальной печи и эстетика классической каменки. И даже больше. Окончательно склонило Козина к приобретению ЧТ-1 – обещание производителя создать в парной мелкодисперсный - настоящий «русский пар». Что это такое он толком не понимал, хотя выражение слышал часто от продавцов и спецов по печам на форумах, но именно сейчас он кожей почувствовал, каким мягким и бархатистым будет пар. Само название было дурацким - ЧТ-1, но действовало на него магически, как заклинание. Козин даже несколько раз произнес его почти вслух, так что жена (тогда еще жена!) оторвалась от детективной книжонки и подозрительно косанула в сторону притихшего у монитора Козина. Он не позволял себе бурно выражать чувства, предпочитая внутреннее ликование внешнему, и в тот вечер все его существо было наполнено по самое горлышко предвосхищением будущего счастья. Правда, цена этого чуда заставила Козина немного охолонуться. Первый, автоматически возникающий, приступ жадности чуть было не принудил его закрыть страницу, и рука уже повела остриё курсора к черному крестику в углу вкладки, но взгляд зацепился за раздел «Наши работы» и Козин покорился. Увидев, как должна выглядеть грубая на вид чугунная топка ЧТ-1 в отделке, он почувствовал необычный прилив сил, вибрирующее где-то в серёдке возбуждение. Именно то, что Козин видел на экране, достойно было называться «сердцем бани». Ему уже казалось, что именно такую печь он и видел в своем воображении, когда еще только затевал строительство. Вникая в тонкости и конструктивные особенности печи, он все больше радовался, что не поддался алчному чувству.
Теперь Козина ничто не пугало, он знал, ради чего терпит ощутимые финансовые удары, и игра стоила свеч. Когда же игра была сыграна, Козин не чувствовал ни капли разочарования, ни единое колющее глаз несоответствие не проявилось в чудесной парной, куда он вошел точно в храм. Рабочие, сдававшие объект, видимо, уловили настроение хозяина и молча, чуть пригнувшись, задом попятились к выходу, неуклюже потолкались в дверном проеме и отправились дожидаться на улице. Свежеуложенные половые доски чуть поскрипывали под ногами. Козин провел рукой по матовой поверхности полков, проверил поворачивается ли ручка поддува и повернулся к печке. Сдержать набежавшую слезу стоило ему немалых усилий. Из стены будто бы выходил малахитовый ларец, увеличенный в десятки раз. Зеленый с прожилками камень был, конечно, не малахит, а ранее неизвестный Козину минерал – стеатит. Ему не слишком нравилось такой аптекарское название камня и Козин предпочитал пользоваться народным прозвищем – змеевик. Убедившись, что никто не подсматривает, Козин подошел к печи и обнял её. Щеку приятно холодила полированная поверхность камня. Стоять так хоть и было приятно, но не очень удобно. На боковой поверхности была металлическая дверца, дающая доступ к каменке, ее ручка больно упиралась в грудь. Однако он медлил, не выпускал печи из объятий. Какой-то свет, чувство единения с абсолютом… В общем, что-то несуразно большое поглотило Козина. Он получил тот подарок, о котором давно мечтал. Наверное, если бы Леонардо да Винчи сделал-таки летательную машину, то чувствовал бы нечто подобное. На радостях Козин хотел было накинуть рабочим сверх оговоренного, но, выйдя на улицу, передумал.
А тем же вечером, в московской квартире Козина ждали потемки, чемодан и вдовий взгляд.
Остаток ночи он провел, лежа на голом полке. Ворочался, долго таращился то в светлый потолок, то на лужу лунного света на полу. Забылся под утро, и только провалился в сон, как тут же, словно крючком на поверхность, его выдернул автомобильный гудок. Козин подскочил всполошенный, кинулся к двери, ощущая смутную, со сна неосознанную радость, выбежал на крыльцо, но у входа на участок его ждал шурин Шурка.
- Вот, Танька просила передать, - говорил он, откидывая брезент с кузова Porter’а.
Козин с тоской оглядел пожитки, с холодным расчетом упакованные в клетчатые сумки и присланные женой.
- Мне не трудно привезти, сам понимаешь, - у Шурки была небольшая компания по переездам. Настолько небольшая, что он и сам не брезговал сесть за баранку. – Только зря, по-моему, вы это затеяли…
Козин равнодушно пожал плечами, но внутренне озлился на Шурку за это «вы». Он – Козин, ничего такого не затевал. Хотя причем тут Шурка… Однако раздражение не покидало Козина все время разгрузки и расстановки сумок. Он сдерживался, на вопросы отмалчивался, изо всех сил старался не сорваться на по-шоферски разговорчивого бывшего родственника. Последними Шурка потянул из кузова, две длинные дспэшные доски с металлическими пазами-креплениями.
Козин даже хлопнул себя по лбу. Ну, конечно! Вот откуда взялась койка. Шурка привез и пояснил еще:
- Она, - говорил шурин, разумея, само собой, жену Козина. – Сказала, тебе тут спать не на чем. Вот, значит, прислала…
Козин и на это промолчал, разгадав в интонациях ни чем не прикрытое сочувствие Шурки к сестре. Склонный к прощению и не терпевший конфликтов Козин, еще долго не мог успокоиться, глядя на удаляющийся, подпрыгивающий на кочках прямоугольный зад автомобиля.
Первый день в статусе разведенного был полон тревог и суеты. Козин не знал, куда себя девать, то пинал, то снова расставлял тюки. Кидался было звонить друзьям, советоваться, но так ни одного номера и не набрал, и стыдно было признаваться, что его так вот, в одночасье пнули из дому, и что вообще они могли посоветовать? Нажраться водки – тоже передумал. Не его это методы. Решение нашлось ближе к вечеру и оказалось самым естественным из возможных. Козин затопил печь.
Нормальных дров у него не было, так что на первый раз пошли обрезки пиломатериалов, оставшихся после строительства, хотя брошура производителя категорически не рекомендовала этого. Печь нагревалась с деятельным урчанием, медленно и неуклонно, как разгоняющийся паровоз. Через пару с небольшим часов Козин вошел в полностью готовую парную. Первым делом он открыл чугунную дверцу каменки и из кружки плеснул на камни. Вместо ожидаемого шипения он услышал резкий хлопок и зажмурился не столько от неожиданности, сколько от удовольствия. Вода, почти взрывом превращенная в пар, ворвалась в парилку. Перед глазами Козина как будто вспыхнуло облако алмазной пыли. Жар обволакивал и кутал его, мягко проникал сквозь кожу и добирался к самым костям, прогревал их в самой сердцевине. Чуть не мурлыкая, Козин растянулся на полке, еще вчера служившей ему постылой и неудобной койкой. Теперь же лучшего ложа он и представить себе не мог. Упарившись лежать на высоком полке, он перебрался на нижний и сразу ощутил перемену в температуре. Слоистость воздуха позволяла Козину несколько часов к ряду не вылезать из парной. Жар в помещении был точно нарезан слоями от потолка к полу.
Буквально всё, в печи каждая мельчайшая деталь играли немую и гармоничную симфонию. Козин истинно наслаждался. Беда в том, что из парилки все-таки нужно было выходить.
Если дни и вечера Козина как-то заполняли банные хлопоты и удовольствия, то ночи были полностью посвящены тоске. Он долго не мог уснуть, ворочался, а ворочаться было неудобно, от этого засыпалось еще хуже. Кровать оказалась какой-то полудетской, как будто краденная из пионерского лагеря. Не для него, для Козина была эта кровать. «И откуда только она ее раздобыла?» - раздраженно думал Козин. – «Вот еще – тайна супружеской жизни. Ведь не купила же? Кровать явно не новая. Последний подарок от благоверной! А я ведь – всё для неё. Мне-то много что ли было надо?». В таких мыслях варился и ворочался Козин и в кровати тоже ворочался, скручивая простыню в жгут, который к рассвету начинал больно давить куда-нибудь под бок. И несуразная кровать всё больше расшатывалась, все громче скрипела. Раздражая своим несоответствием чудесной гармонии созданной Козиным на пространстве бани.
Его раздражение от семейной драмы все больше перекидывалось именно на кровать. Козину казалось, что кровать издевается над ним, ежедневно, ежечасно напоминает о случившемся разрыве. Ему становилось все труднее оставаться в комнате, один на один с кроватью. Стал искать, где спрятаться. Постоянно проводить время в парной и возле топки он не мог, хоть печь из-за подступивших холодов теперь приходилось топить ежедневно. Козин стал гулять по лесу, думать. Самое интересное, что когда откатила первая волна обиды, он перестал злиться на жену. Он просто ее не понимал, а главное, не мог понять, скучает ли он по ней или нет? В прохладном и тихом осеннем лесу размышлять на эту тему было легко. Чем больше он бродил по нехоженым чащам, тем отчетливее вспоминалась ему пройденная жизненная дистанция. Теперь он мог видеть себя и жену со стороны. И тем меньше он понимал, в чем причина его отставки? Конечно, жили они не очень ярко, без приключений и страстей. Кто-то вообще сказал бы, что это была полужизнь. Но не лишена она была и приятностей, счастливых моментов. За почти двадцать лет они с женой вообще ни разу не поссорились. Если возникала какая-то ситуация, то Козин быстро это чувствовал, угадывал причину и решал. Сейчас же, его чуткий ум молчал. Иррациональные задачи ему давались плохо, и поэтому он решил на этот раз предоставить жене возможность распутать закрученный ею же клубок. Он же будет держаться: никаких звонков и уговоров. Пусть никакого понимания эти размышления и не приносили, зато давали чувство собственной невинности.
Обычно, дойдя до этой точки, Козин возвращался в свой предбанник, где прямо с порога на него смотрела кровать, и механизм тайных сомнений и раздражения запускался вновь. Простые до убогости геометрические формы спинки и бортов кровати уже начали доводить Козина до исступления. Уже не раз Козин хотел вышвырнуть койку на улицу, но поскольку приступы раздражения накатывали ближе к ночи он понимал, что ночевать ему придется на прохладном полу. Перебраться в парную не получится, из-за постоянной топки там все время держалась высокая температура, и он покорно укладывалась в этот нищенский саркофаг прошлой жизни, тяжело засыпал под издевательские скрипы и визги расшатанных соединений. Порой в этих противных звуках ему слышался то издевательский смешок, то гнусный шепот, то еще какая-то чертовщина.
Чтобы возможно долго оттянуть свидание с кроватью, к ночи Козин садился в плетеное кресло и протягивал ноги к самой дверце топки. Благо она не просто торчала из стены. Дверца была вмонтирована в портал из того же змеевика, зеленого с белыми прожилками. Вязь этих жил на темно-зеленом фоне порождала забавную игру воображения. Где-то в недрах форумов он прочел, что эти прожилки белого кварца при нагреве выделяют озон. Сначала Козин просто вглядывался в них, отыскивая совпадения в узорах или разыскивая подобие с чем-то реально существующим. По мере того, как он задремывал, белые линии сами начинали движение, робко подрагивая, они тихонько сползали со своих мест, но быстро шныряли назад, стоило Козину сморгнуть. Потом на какой-то миг и белое, и зеленое сливались в одно, из этого месива вдруг проступали узоры, орнаменты, иногда просто линии, они отделись от стенок печи и парили в воздухе, отбрасывали собственные новые тени, которые тоже сплетались, но уже иначе. В эти мгновения Козин как будто смотрел на себя со стороны, словно он оказался в каком-то неизведанном регионе, пространстве ясности, где все было ново и одновременно до странности знакомо. Правда, пока было не ясно, что делать с этой обретенной ясностью, и как перетащить ее в насущную реальность. Изо всех сил он пытался зафиксировать эти переживания, но в сознании оседали лишь крупицы, малые доли, которых, впрочем, было достаточно для нового «подключения». Заканчивалась эта игра, когда тяжесть головы клонила Козина вперед и он резким движением отбрасывал себя к спинке кресла. Сглотнув вязкую от подступившего сна слюну, он брел к кровати, с надеждой, что сейчас же отключится. Этого не происходило. Кровать сразу же начинала тянуть из Козина жилы. Примечательно было и то, что кровать – единственная вещь в интерьере бани, к которой приложила руку козинская жена. Это обстоятельство дало почву для новых томительных ночных раздумий. Козин решил завтра же, с утра, во чтобы то ни встало, поменять кровать. Однако делать этого не стал. Проснулся от грубого жужжания мобильного под подушкой. От жены пришла СМСка: «Сегодня приеду. Надо поговорить».
Козин обрадовался сообщению. Он был уверен, что благоверная едет с повинной. Зная характер жены, он, конечно, не надеялся на бурное раскаяние. Ему хватило бы и сдержанного признания собственной неправоты и просьбы о возвращении в их общую, но купленную Козиным, квартиру, нежданно прорвавшейся одинокой слезы, катящейся по суховатой щеке… Так что настроение с утра у него было хорошее. После умывания он даже прошел в парилку и погладил еще теплые после вечерней топки печные бока. Огляделся. Тут все неизменно радовало глаз. Да и сами вещи как будто радовались, ободряюще подмигивали и поздравляли Козина. Его любимица – печь, щедро дарила остатки тепла, не требуя ничего в замен и Козин с благодарностью смотрел на ее благородный, породистый стан. Даже решил подбросить полешко другое. Вдруг жена решит остаться? Замирение в парной виделось Козину более счастливым, чем любой голливудский хэппи-энд.
Открывая топку и укладывая на угли ровненькую половинку березового поленца с гладкой молодой кожей, Козин подумал – «Вот в жену тоже постоянно нужно было что-то подбрасывать. А тепла она давала не так уж много. Единственное, чего дождался…» - Козин с неприязнью покосился на смятую беспокойной ночью кровать.
Как бы то ни было, а злопамятность не входила в число добродетелей Козина. Он готов был принять жену обратно, то есть разрешить ей вернуть себя. Было в этом решении и что-то грустное. Баня, печка, все мелочи успели полюбиться Козину. Конечно, с ними придется расстаться. Хоть и на время, но все же… Козин готов был пойти и на это ради воссоединения семьи.
До приезда жены оставалось время и он бесцельно слонялся между кроватью и печкой. И думал, думал. Мысли катились и обрушивались на него со склонов прошлого и исчезали в темном неизвестном ущелье будущего. Какой будет их жизнь? Не может быть, чтобы все просто забылось! Он-то мог забыть и простить, а вот жена… Что если опять через какое-то время выкинет новый фортель? И с новой силой напирал вопрос – а какой, собственно, была его жизнь? Не великая ли сила инерции толкает его обратно в семейное лоно? Пусть так, - решал про себя Козин – все-таки жизнь рядом с родным человеком лучше. На улице послышался шум мотора, Козин резко повернулся и больно налетел коленом на спинку кровати. Чувствуя саднящую боль, он похромал встречать.
Деловой и холодный вид жены, поначалу даже развеселил Козина. «Унижаться не хочет» - подумал он. – «Независимость сохраняет. Ну-ну…». Однако, стоило жене войти в предбанник, он понял как сильно в этот раз подвело его чутьё. Жена открыла зажатую подмышкой кожаную папку и протянула Козину листок:
- Это заявление о разводе. Надо подписать. Сам ты, я вижу, не шевелишься, - она окинула предбанник презрительным взглядом.
- Таня…, - Козин растерялся, держал лист бумаги за уголок и не опускал руку.
- Не надо ничего говорить. Просто подпиши и всё, - чеканила жена сухие фразы, точно по щебенке шагала.
Отуманенный внезапным напором супружеского равнодушия Козин поставил подпись.
У выхода жена остановилась, посмотрел на кровать и бросила через плечо:
- У меня матрац есть. Как раз по размеру. Приезжай забери, если хочешь.
Козин не мог даже вслед ей посмотреть, стоял ошарашенный, будто обворованный шумной цыганской толпой среди вокзальной площади. В ушах завязли последние слова жены.
- Матрац… по размеру…, - с холодным бешенством шептал Козин, упиваясь подступавшим гневом.
С коршунячьей злобой он кинулся на кровать. В момент раскидал постельное белье, подушку, матрац. Толкнул входную дверь. Схватил каркас кровати, не чуя тяжести, швырнул его во двор. Ловко зацепил дежуривший у косяка топор и выскочил на улицу. Козин яростно рубил, спинки и борта. Лезвие топора с тихим визгом соскальзывало с гладкой облицовки, оставляя на поверхности кривые шрамы и треугольные рубцы с бахромой спрессованных опилок. Падая в торец доски, удары больно отдавались в руку, тем яростней Козин махал топором. Наконец, отшвырнул его и стал ногами ломать неподатливый доски.
Скоро небольшой пятачок земли у крыльца был усеян уродливыми обломками разной формы и размера.
Уже успокоившийся, переживший приступ бешенства Козин сидел в своем плетеном кресле. Дверца топки была открыта и он с удовольствием наблюдал, как печь пожирает остатки ненавистной ему кровати. Прекрасная новая печь уничтожала последние следы убого прошлого. Злоба и досада откатили. Козин оглядывался кругом и убеждался, что сможет построить свою новую жизнь лучше прежней.
- Я просто больше не могу.
Сказано это было спокойным и действительно усталым тоном. Козин хотел получить разъяснения, но наткнулся на сухой и блестящий, как у старой вдовы, взгляд.
Поначалу он сильно обиделся, и на внезапность, и на отсутствие мотивировок разрыва. За собой он ничего такого не чувствовал. Потом же все эти признаки дали ему надежду на скорое вразумление супруги, мол, бабе за сорок, психанула, скоро сама прибежит. Однако время шло, осень уже начала чудить ночными заморозками и промозглой дневной хмарью, а временно поставленная в предбаннике кровать пугала своим постоянством.
Она – кровать, словно провинциальная родственница, приехавшая к столичному дядюшке погостить недельку-другую, не подавала никаких признаков скорого отъезда, а наоборот все плотнее вкручивалась в повседневный быт, всё меньше мозолила глаза и все больше покрывалась общей с остальными обитателями предбанника пылью. Временами Козин смотрел на нее с труднообъяснимой неприязнью, будто именно кровать была причиной его невзгод. Спинка и бортики из обыкновенного ДСП с матовыми накладками цвета венге, выглядели издевательски неказистыми. Козин силился вспомнить, откуда вообще взялась эта койка? В памяти всплыл лишь убогий подмосковный пансионат, куда однажды, но не единожды маленького Козина возили родители встречать новый год. Шестиместные палаты-комнаты пансионата были уставлены такими же узкими кроватями с шаткими бортами, таившими на внутренней стороне не слишком изощренные и уже знакомые Козину ругательства. Раз Козин не выдержал и заглянул за ватерлинию матраца, нет ли и на его нынешнем ложе следов перочинного ножа? Конечно, ничего там не оказалось. Козин даже плюнул про себя. Глупые мысли! Далась ему эта кровать! Вообще, всё не так уж плохо. Бодриться-то он бодрился, но глаз сам собой косил в сторону опостылевшей койки.
Была у Козина и отдушина от гнетущих и разъедающих обычно спокойное и благостное сознание мыслей. Банная печь. Взглянув на неё, Козин будто живой водицей умывался. Не особенно разбираясь в вопросах устройства парилки, он интуитивно понял и решил еще на этапе проектирования, что печь должна стать главным элементом бани. Именно в нее стоит вложиться по полной, и финансово, и интеллектуально, и душевно. Надо сказать, все эти задачи Козин выполнил. Теперь в его сознании печь словно бы излучала мягкое звездное сияние, ласкала взгляд и погружала душу в живительный бальзам понимания, что всё сделано правильно. А достигнуть этого было не так уж просто. Выбирая печь, Козин прочесал десятки сайтов и прошел пяток-другой строительных рынков. Почти везде ему предлагали обзавестись печуркой из листовой стали. Продавцы и доброхоты, из числа оказавшихся рядом покупателей, с пеной у рта утверждали, что стальные печи ни чем не уступают традиционным каменкам и даже во многом превосходят их по скорости и температуре нагрева парилки, а также простоте установки и пользования. Но Козина точили сомнения. Смотрел он на ровные ряды черно-никелевых печурок, выстроенных словно проститутки под фарами автомобиля, и понимал, что да, от них он получит качественное обслуживание, но ни капли чувства, ни молекулы любви в этих отношениях не будет. Козин же искал что-то постоянное, спутницу на долгие годы, и, отвернувшись от утилитарных стальных красавиц, совсем было решил сложить кирпичную печь, по всем канонам русской бани. Однако и тут его поджидал не самый приятный сюрприз. Возведение кирпичной печи грозило обернуться чем-то вроде брака разночинца с княжеской дочкой. Слишком много хлопот и забот требовала классическая каменка, слишком много регулярного ухода, без которого, спустя пару лет, благородная княжна грозила превратиться в кухонную замарашку, фырчащую и чадящую.
Неискушенный в банных делах Козин готов был впасть в отчаяние, и с затаенной враждебностью смотрел на дымки, поднимающиеся над сверкающими оцинковкой дымоходами бань соседних участков. Своя же собственная баня, неуклонно росшая венчик за венчиком, стала вызывать тревогу. Сможет ли он сделать из нее ту жемчужину приусадебного участка, которую рисовало его по-детски чистое воображение.
Решение пришло неожиданно, и оказалось лучшим среди крайностей стальной и кирпичной печи, позволяя вполтную приблизится к идеальной парной. Водитель, доставлявший террасную доску для пола, освободив кузов и с гордым видом показывая на стопку чугунины в углу бортовой Газели, произнес как мантру - "Чугунная топка!". Поначалу-то Козин лишь поморщился – чугунные, стальные, велика ли разница? Но потом, с трудом вспомнив надпись "Магнум" на скотче вокруг коробок чужой печи, нашел производителя, и нутром почуял, что именно в чугунной печи сошлось все, чего он так страстно хотел – утилитарность стальной печи и эстетика классической каменки. И даже больше. Окончательно склонило Козина к приобретению ЧТ-1 – обещание производителя создать в парной мелкодисперсный - настоящий «русский пар». Что это такое он толком не понимал, хотя выражение слышал часто от продавцов и спецов по печам на форумах, но именно сейчас он кожей почувствовал, каким мягким и бархатистым будет пар. Само название было дурацким - ЧТ-1, но действовало на него магически, как заклинание. Козин даже несколько раз произнес его почти вслух, так что жена (тогда еще жена!) оторвалась от детективной книжонки и подозрительно косанула в сторону притихшего у монитора Козина. Он не позволял себе бурно выражать чувства, предпочитая внутреннее ликование внешнему, и в тот вечер все его существо было наполнено по самое горлышко предвосхищением будущего счастья. Правда, цена этого чуда заставила Козина немного охолонуться. Первый, автоматически возникающий, приступ жадности чуть было не принудил его закрыть страницу, и рука уже повела остриё курсора к черному крестику в углу вкладки, но взгляд зацепился за раздел «Наши работы» и Козин покорился. Увидев, как должна выглядеть грубая на вид чугунная топка ЧТ-1 в отделке, он почувствовал необычный прилив сил, вибрирующее где-то в серёдке возбуждение. Именно то, что Козин видел на экране, достойно было называться «сердцем бани». Ему уже казалось, что именно такую печь он и видел в своем воображении, когда еще только затевал строительство. Вникая в тонкости и конструктивные особенности печи, он все больше радовался, что не поддался алчному чувству.
Теперь Козина ничто не пугало, он знал, ради чего терпит ощутимые финансовые удары, и игра стоила свеч. Когда же игра была сыграна, Козин не чувствовал ни капли разочарования, ни единое колющее глаз несоответствие не проявилось в чудесной парной, куда он вошел точно в храм. Рабочие, сдававшие объект, видимо, уловили настроение хозяина и молча, чуть пригнувшись, задом попятились к выходу, неуклюже потолкались в дверном проеме и отправились дожидаться на улице. Свежеуложенные половые доски чуть поскрипывали под ногами. Козин провел рукой по матовой поверхности полков, проверил поворачивается ли ручка поддува и повернулся к печке. Сдержать набежавшую слезу стоило ему немалых усилий. Из стены будто бы выходил малахитовый ларец, увеличенный в десятки раз. Зеленый с прожилками камень был, конечно, не малахит, а ранее неизвестный Козину минерал – стеатит. Ему не слишком нравилось такой аптекарское название камня и Козин предпочитал пользоваться народным прозвищем – змеевик. Убедившись, что никто не подсматривает, Козин подошел к печи и обнял её. Щеку приятно холодила полированная поверхность камня. Стоять так хоть и было приятно, но не очень удобно. На боковой поверхности была металлическая дверца, дающая доступ к каменке, ее ручка больно упиралась в грудь. Однако он медлил, не выпускал печи из объятий. Какой-то свет, чувство единения с абсолютом… В общем, что-то несуразно большое поглотило Козина. Он получил тот подарок, о котором давно мечтал. Наверное, если бы Леонардо да Винчи сделал-таки летательную машину, то чувствовал бы нечто подобное. На радостях Козин хотел было накинуть рабочим сверх оговоренного, но, выйдя на улицу, передумал.
А тем же вечером, в московской квартире Козина ждали потемки, чемодан и вдовий взгляд.
Остаток ночи он провел, лежа на голом полке. Ворочался, долго таращился то в светлый потолок, то на лужу лунного света на полу. Забылся под утро, и только провалился в сон, как тут же, словно крючком на поверхность, его выдернул автомобильный гудок. Козин подскочил всполошенный, кинулся к двери, ощущая смутную, со сна неосознанную радость, выбежал на крыльцо, но у входа на участок его ждал шурин Шурка.
- Вот, Танька просила передать, - говорил он, откидывая брезент с кузова Porter’а.
Козин с тоской оглядел пожитки, с холодным расчетом упакованные в клетчатые сумки и присланные женой.
- Мне не трудно привезти, сам понимаешь, - у Шурки была небольшая компания по переездам. Настолько небольшая, что он и сам не брезговал сесть за баранку. – Только зря, по-моему, вы это затеяли…
Козин равнодушно пожал плечами, но внутренне озлился на Шурку за это «вы». Он – Козин, ничего такого не затевал. Хотя причем тут Шурка… Однако раздражение не покидало Козина все время разгрузки и расстановки сумок. Он сдерживался, на вопросы отмалчивался, изо всех сил старался не сорваться на по-шоферски разговорчивого бывшего родственника. Последними Шурка потянул из кузова, две длинные дспэшные доски с металлическими пазами-креплениями.
Козин даже хлопнул себя по лбу. Ну, конечно! Вот откуда взялась койка. Шурка привез и пояснил еще:
- Она, - говорил шурин, разумея, само собой, жену Козина. – Сказала, тебе тут спать не на чем. Вот, значит, прислала…
Козин и на это промолчал, разгадав в интонациях ни чем не прикрытое сочувствие Шурки к сестре. Склонный к прощению и не терпевший конфликтов Козин, еще долго не мог успокоиться, глядя на удаляющийся, подпрыгивающий на кочках прямоугольный зад автомобиля.
Первый день в статусе разведенного был полон тревог и суеты. Козин не знал, куда себя девать, то пинал, то снова расставлял тюки. Кидался было звонить друзьям, советоваться, но так ни одного номера и не набрал, и стыдно было признаваться, что его так вот, в одночасье пнули из дому, и что вообще они могли посоветовать? Нажраться водки – тоже передумал. Не его это методы. Решение нашлось ближе к вечеру и оказалось самым естественным из возможных. Козин затопил печь.
Нормальных дров у него не было, так что на первый раз пошли обрезки пиломатериалов, оставшихся после строительства, хотя брошура производителя категорически не рекомендовала этого. Печь нагревалась с деятельным урчанием, медленно и неуклонно, как разгоняющийся паровоз. Через пару с небольшим часов Козин вошел в полностью готовую парную. Первым делом он открыл чугунную дверцу каменки и из кружки плеснул на камни. Вместо ожидаемого шипения он услышал резкий хлопок и зажмурился не столько от неожиданности, сколько от удовольствия. Вода, почти взрывом превращенная в пар, ворвалась в парилку. Перед глазами Козина как будто вспыхнуло облако алмазной пыли. Жар обволакивал и кутал его, мягко проникал сквозь кожу и добирался к самым костям, прогревал их в самой сердцевине. Чуть не мурлыкая, Козин растянулся на полке, еще вчера служившей ему постылой и неудобной койкой. Теперь же лучшего ложа он и представить себе не мог. Упарившись лежать на высоком полке, он перебрался на нижний и сразу ощутил перемену в температуре. Слоистость воздуха позволяла Козину несколько часов к ряду не вылезать из парной. Жар в помещении был точно нарезан слоями от потолка к полу.
Буквально всё, в печи каждая мельчайшая деталь играли немую и гармоничную симфонию. Козин истинно наслаждался. Беда в том, что из парилки все-таки нужно было выходить.
Если дни и вечера Козина как-то заполняли банные хлопоты и удовольствия, то ночи были полностью посвящены тоске. Он долго не мог уснуть, ворочался, а ворочаться было неудобно, от этого засыпалось еще хуже. Кровать оказалась какой-то полудетской, как будто краденная из пионерского лагеря. Не для него, для Козина была эта кровать. «И откуда только она ее раздобыла?» - раздраженно думал Козин. – «Вот еще – тайна супружеской жизни. Ведь не купила же? Кровать явно не новая. Последний подарок от благоверной! А я ведь – всё для неё. Мне-то много что ли было надо?». В таких мыслях варился и ворочался Козин и в кровати тоже ворочался, скручивая простыню в жгут, который к рассвету начинал больно давить куда-нибудь под бок. И несуразная кровать всё больше расшатывалась, все громче скрипела. Раздражая своим несоответствием чудесной гармонии созданной Козиным на пространстве бани.
Его раздражение от семейной драмы все больше перекидывалось именно на кровать. Козину казалось, что кровать издевается над ним, ежедневно, ежечасно напоминает о случившемся разрыве. Ему становилось все труднее оставаться в комнате, один на один с кроватью. Стал искать, где спрятаться. Постоянно проводить время в парной и возле топки он не мог, хоть печь из-за подступивших холодов теперь приходилось топить ежедневно. Козин стал гулять по лесу, думать. Самое интересное, что когда откатила первая волна обиды, он перестал злиться на жену. Он просто ее не понимал, а главное, не мог понять, скучает ли он по ней или нет? В прохладном и тихом осеннем лесу размышлять на эту тему было легко. Чем больше он бродил по нехоженым чащам, тем отчетливее вспоминалась ему пройденная жизненная дистанция. Теперь он мог видеть себя и жену со стороны. И тем меньше он понимал, в чем причина его отставки? Конечно, жили они не очень ярко, без приключений и страстей. Кто-то вообще сказал бы, что это была полужизнь. Но не лишена она была и приятностей, счастливых моментов. За почти двадцать лет они с женой вообще ни разу не поссорились. Если возникала какая-то ситуация, то Козин быстро это чувствовал, угадывал причину и решал. Сейчас же, его чуткий ум молчал. Иррациональные задачи ему давались плохо, и поэтому он решил на этот раз предоставить жене возможность распутать закрученный ею же клубок. Он же будет держаться: никаких звонков и уговоров. Пусть никакого понимания эти размышления и не приносили, зато давали чувство собственной невинности.
Обычно, дойдя до этой точки, Козин возвращался в свой предбанник, где прямо с порога на него смотрела кровать, и механизм тайных сомнений и раздражения запускался вновь. Простые до убогости геометрические формы спинки и бортов кровати уже начали доводить Козина до исступления. Уже не раз Козин хотел вышвырнуть койку на улицу, но поскольку приступы раздражения накатывали ближе к ночи он понимал, что ночевать ему придется на прохладном полу. Перебраться в парную не получится, из-за постоянной топки там все время держалась высокая температура, и он покорно укладывалась в этот нищенский саркофаг прошлой жизни, тяжело засыпал под издевательские скрипы и визги расшатанных соединений. Порой в этих противных звуках ему слышался то издевательский смешок, то гнусный шепот, то еще какая-то чертовщина.
Чтобы возможно долго оттянуть свидание с кроватью, к ночи Козин садился в плетеное кресло и протягивал ноги к самой дверце топки. Благо она не просто торчала из стены. Дверца была вмонтирована в портал из того же змеевика, зеленого с белыми прожилками. Вязь этих жил на темно-зеленом фоне порождала забавную игру воображения. Где-то в недрах форумов он прочел, что эти прожилки белого кварца при нагреве выделяют озон. Сначала Козин просто вглядывался в них, отыскивая совпадения в узорах или разыскивая подобие с чем-то реально существующим. По мере того, как он задремывал, белые линии сами начинали движение, робко подрагивая, они тихонько сползали со своих мест, но быстро шныряли назад, стоило Козину сморгнуть. Потом на какой-то миг и белое, и зеленое сливались в одно, из этого месива вдруг проступали узоры, орнаменты, иногда просто линии, они отделись от стенок печи и парили в воздухе, отбрасывали собственные новые тени, которые тоже сплетались, но уже иначе. В эти мгновения Козин как будто смотрел на себя со стороны, словно он оказался в каком-то неизведанном регионе, пространстве ясности, где все было ново и одновременно до странности знакомо. Правда, пока было не ясно, что делать с этой обретенной ясностью, и как перетащить ее в насущную реальность. Изо всех сил он пытался зафиксировать эти переживания, но в сознании оседали лишь крупицы, малые доли, которых, впрочем, было достаточно для нового «подключения». Заканчивалась эта игра, когда тяжесть головы клонила Козина вперед и он резким движением отбрасывал себя к спинке кресла. Сглотнув вязкую от подступившего сна слюну, он брел к кровати, с надеждой, что сейчас же отключится. Этого не происходило. Кровать сразу же начинала тянуть из Козина жилы. Примечательно было и то, что кровать – единственная вещь в интерьере бани, к которой приложила руку козинская жена. Это обстоятельство дало почву для новых томительных ночных раздумий. Козин решил завтра же, с утра, во чтобы то ни встало, поменять кровать. Однако делать этого не стал. Проснулся от грубого жужжания мобильного под подушкой. От жены пришла СМСка: «Сегодня приеду. Надо поговорить».
Козин обрадовался сообщению. Он был уверен, что благоверная едет с повинной. Зная характер жены, он, конечно, не надеялся на бурное раскаяние. Ему хватило бы и сдержанного признания собственной неправоты и просьбы о возвращении в их общую, но купленную Козиным, квартиру, нежданно прорвавшейся одинокой слезы, катящейся по суховатой щеке… Так что настроение с утра у него было хорошее. После умывания он даже прошел в парилку и погладил еще теплые после вечерней топки печные бока. Огляделся. Тут все неизменно радовало глаз. Да и сами вещи как будто радовались, ободряюще подмигивали и поздравляли Козина. Его любимица – печь, щедро дарила остатки тепла, не требуя ничего в замен и Козин с благодарностью смотрел на ее благородный, породистый стан. Даже решил подбросить полешко другое. Вдруг жена решит остаться? Замирение в парной виделось Козину более счастливым, чем любой голливудский хэппи-энд.
Открывая топку и укладывая на угли ровненькую половинку березового поленца с гладкой молодой кожей, Козин подумал – «Вот в жену тоже постоянно нужно было что-то подбрасывать. А тепла она давала не так уж много. Единственное, чего дождался…» - Козин с неприязнью покосился на смятую беспокойной ночью кровать.
Как бы то ни было, а злопамятность не входила в число добродетелей Козина. Он готов был принять жену обратно, то есть разрешить ей вернуть себя. Было в этом решении и что-то грустное. Баня, печка, все мелочи успели полюбиться Козину. Конечно, с ними придется расстаться. Хоть и на время, но все же… Козин готов был пойти и на это ради воссоединения семьи.
До приезда жены оставалось время и он бесцельно слонялся между кроватью и печкой. И думал, думал. Мысли катились и обрушивались на него со склонов прошлого и исчезали в темном неизвестном ущелье будущего. Какой будет их жизнь? Не может быть, чтобы все просто забылось! Он-то мог забыть и простить, а вот жена… Что если опять через какое-то время выкинет новый фортель? И с новой силой напирал вопрос – а какой, собственно, была его жизнь? Не великая ли сила инерции толкает его обратно в семейное лоно? Пусть так, - решал про себя Козин – все-таки жизнь рядом с родным человеком лучше. На улице послышался шум мотора, Козин резко повернулся и больно налетел коленом на спинку кровати. Чувствуя саднящую боль, он похромал встречать.
Деловой и холодный вид жены, поначалу даже развеселил Козина. «Унижаться не хочет» - подумал он. – «Независимость сохраняет. Ну-ну…». Однако, стоило жене войти в предбанник, он понял как сильно в этот раз подвело его чутьё. Жена открыла зажатую подмышкой кожаную папку и протянула Козину листок:
- Это заявление о разводе. Надо подписать. Сам ты, я вижу, не шевелишься, - она окинула предбанник презрительным взглядом.
- Таня…, - Козин растерялся, держал лист бумаги за уголок и не опускал руку.
- Не надо ничего говорить. Просто подпиши и всё, - чеканила жена сухие фразы, точно по щебенке шагала.
Отуманенный внезапным напором супружеского равнодушия Козин поставил подпись.
У выхода жена остановилась, посмотрел на кровать и бросила через плечо:
- У меня матрац есть. Как раз по размеру. Приезжай забери, если хочешь.
Козин не мог даже вслед ей посмотреть, стоял ошарашенный, будто обворованный шумной цыганской толпой среди вокзальной площади. В ушах завязли последние слова жены.
- Матрац… по размеру…, - с холодным бешенством шептал Козин, упиваясь подступавшим гневом.
С коршунячьей злобой он кинулся на кровать. В момент раскидал постельное белье, подушку, матрац. Толкнул входную дверь. Схватил каркас кровати, не чуя тяжести, швырнул его во двор. Ловко зацепил дежуривший у косяка топор и выскочил на улицу. Козин яростно рубил, спинки и борта. Лезвие топора с тихим визгом соскальзывало с гладкой облицовки, оставляя на поверхности кривые шрамы и треугольные рубцы с бахромой спрессованных опилок. Падая в торец доски, удары больно отдавались в руку, тем яростней Козин махал топором. Наконец, отшвырнул его и стал ногами ломать неподатливый доски.
Скоро небольшой пятачок земли у крыльца был усеян уродливыми обломками разной формы и размера.
Уже успокоившийся, переживший приступ бешенства Козин сидел в своем плетеном кресле. Дверца топки была открыта и он с удовольствием наблюдал, как печь пожирает остатки ненавистной ему кровати. Прекрасная новая печь уничтожала последние следы убого прошлого. Злоба и досада откатили. Козин оглядывался кругом и убеждался, что сможет построить свою новую жизнь лучше прежней.
Комментариев нет:
Отправить комментарий